Житель Камня-на-Оби Анатолий Кулик два года служил на Семипалатинском полигоне. Своими глазами наблюдал за атомными испытаниями, спускался в радиоактивные штольни после взрывов и видел последствия экспериментов над животными.
— Товарищ старшина, разрешите обратиться. При выполнении задания штаны порвал, а мне сейчас в штольню спускаться, — обратился молоденький солдат-срочник к старшему по званию.
— Ладно, выдадим тебе новые. Чтоб берег, как зеницу ока! — ответил старшина.
— Есть беречь, как зеницу ока! — обещал парнишка.
А в штольне темно, страшно и неприятно. Анатолий знал, что здесь уже взрывали, уровень радиации зашкаливает. Только против командования не пойдешь. Хочешь не хочешь, нужно спуститься и наладить энергоснабжение. Таких специалистов высоковольтников, как Кулик, нет на полигоне. Поэтому дергали его на устранение аварийных ситуаций и днем, и ночью.
Спустился, повернул направо. Вдруг резкая боль в ноге, даже какой-то треск послышался. Наверное, проволокой штаны новые порвал. А ведь обещал старшине беречь… Досадуя, солдат занялся делом — скрутил провода и побежал обратно из этого жуткого места. Как же удивился Анатолий, когда, ощупав штаны и пристально их осмотрев при свете дня, не нашел даже намека на дырку. А вот нога в этом месте потеряла чувствительность. По сей день ее хоть иголкой тычь, хоть режь — ничего не чувствует. Когда призвали на полигон, гордость испытывал, что такую ответственность доверили, но потом стало страшно.
ВО ВЛАСТИ АТОМНЫХ ПОДЗЕМЕЛИЙ
День призыва 25 декабря 1972 года он помнит так же отчетливо, как станцию «Конечную» на Семипалатинском полигоне. Казахские степи встретили обжигающим «минусом». Сибиряка климат не удивил. Это позже, когда по морозу в сапогах с «когтями» по столбам лазать пришлось, понял, что такое настоящий холод. Благо, внизу, на земле, «напарник» всегда готов был одолжить свои валенки, чтобы ноги отогреть.
Анатолий Кулик попал в 14-ю отдельную горно-испытательную часть. Первая рота, первый батальон. Почти все, как у обычного призывника — тренировки, оружие. Только по ночам регулярно: «Тревожная группа, на выезд!». Ведь вокруг штолен горного массива Делеген протянулись 500 километров высоковольтных линий мощностью 35 тысяч вольт. От них электричество подавалось на подстанции. Все это «богатство» досталось молодому каменцу и сослуживцам его взвода. За смекалку и трудовые достижения каменский парень после месяца службы даже отпуск получил — такое не каждому солдату выпадает. Но Кулик почти с момента прибытия в часть удивлял руководство. Первым его достижением был ремонт трансформатора «на весу». Дело зимой было. Тянули его вверх на ремне без валенок — они все равно с ног спадывали. И ведь починил же. Дело в том, что до армии закончил училище в Караганде по специальности «электромонтажник по силовому электрооборудованию». Так что его навыки в армии на вес золота пришлись.
Помнит первый «свой» взрыв в январе. На стрелках часов 11:03. Техника выставлена, все опечатано, генеральная репетиция прошла успешно. Бахнуло.
«Подземный толчок был такой силы, что сбило с ног, я упал, — вспоминает Анатолий Андреевич, — там, где взрывалось, видел потом плавленую, черную гальку.
Еще в 1972 году был направленный выброс радиации после взрыва. Волна пошла прямо на стройбат. А там же люди служили… Всех эвакуировали. Я видел пустые казармы с незаправленными постелями, брошенную технику. Какую дозу ребята получили, не знаю, но не по себе было.
Потом нас в это место посылали собрать кабель. Старший сказал: „Кулик, бери двух солдат. Помогите кабель загрузить. На все про все вам не больше 30 минут“, — рассказывает мужчина, — приехали на место, только работать начали, я почувствовал привкус железа во рту, из носа кровь пошла. Понял тогда, почему не больше 30 минут на работы выделили. Уезжали оттуда, только пятки сверкали, но все равно облучились».
По словам собеседника, радиация на каждого человека по-разному влияет. Был среди его сослуживцев один паренек по фамилии Щербинин. Только к штольне подъезжаешь, у него кровь носом. И так постоянно. Его с собой внутрь не брали.
Наслушался он и рассказов гражданских — шахтеров, которые бурили штольни. Из любопытства некоторые из них заходили в эпицентр взрыва, туда, где располагался заряд (изделие). Дезактивацию там не проводили. А любопытные горняки описывали ощущения: заходишь, как в яйцо, через несколько секунд лицо и уши опухают. Кто ж туда их гнал, не понимали, какой вред здоровью получали.
Основные испытания проводились на так называемом опытном поле, которое было разделено на несколько площадок: для наземных ядерных испытаний, воздушных, на площадке П-1 была испытана первая атомная бомба, а затем водородная. Штольни в глубину достигали больше километра. На местах воронок от взрывов образовывались «атомные» озера.
Безликие и далекие для простого обывателя перечисления мест и цифр, для Анатолия Кулика встают живыми воспоминаниями. Воинская часть для срочников находилась в десятках километров от полигона, и простым солдатам был сюда путь заказан, но только не электрикам. Из части только 6-7 солдат могли сюда попасть, в том числе и наш земляк. А все потому, что обладал полезными навыками.
Приходилось Анатолию и в режиме чрезвычайной ситуации работать и находиться там, откуда все спешно эвакуировались, ведь что-то пошло не так…
В ЭПИЦЕНТРЕ ЯДЕРНЫХ СОБЫТИЙ
Во время очередных испытаний Анатолий Кулик с другими солдатами обслуживал передвижные дизельные установки. Хоть уже и привычен был наблюдать, но в этот раз что-то пошло не по плану. После взрыва из-под земли вылетела 70-метровая труба. Какое-то время она постояла на земле горизонтально, а потом упала. Поднялось густое облако пыли.
«Все, кто присутствовал во время взрыва, побежали, — рассказывает ветеран подразделений особого риска, — ученые прыгали в машины, уезжали, командование эвакуировалось. А мы остались. Про нас забыли. Без отдельного приказа покидать территорию нельзя — иначе под трибунал попадешь. Благо, успели закрыться в дизельных установках от пыли. Потом сидели внутри, ждали, пока дозиметристы приедут. Через час радиация в этом месте была в два раза больше, чем изначально. Пожалуй, это был самый страшный момент за всю мою службу, — вспоминает Кулик, — каждому из нас выдавали „карандаши“ и „кассеты“. Носили их в карманах. По ним потом проверяли, сколько радиации через нас прошло. Кассету я разбирал как-то, внутри пленка обычная. Видел белые засветы, оставленные гамма-частицами.
Но больше всего я не хотел посещать места, где проводились испытания над животными. Боялся туда ездить. А бывать там почти каждый месяц приходилось, возили с собой передвижную подстанцию из-за регулярных поломок местного трансформатора. Потом я предложил починить его, благо, помогла смекалка. Починил так, что забыли про него. Но до сих пор помню все. Собак в места поражения сбрасывали на парашютах. У тех, кто выживал, были бешеные глаза. Их потом отстреливали, собирали трупы животных и сдвигали бульдозерами в могильники, обтягивали территорию колючей проволокой, устанавливали знак „заражено“. Собак здесь содержали порядка полутора тысяч, были обезьяны. Я сам все это видел, — уверяет Анатолий. — А еще стояли мини-аэродромы, танки, даже метро было построено на опытном поле. Все для испытаний, чтобы узнать, как действуют последствия ядерного удара на военную технику и жилые объекты».
Однажды произошло ЧП, из-за которого весь полигон три дня «на ушах стоял». Сгорела фаза на подстанции 509-й штольни, а заряд был уже внутри. Три дня напряженной работы — не дай Бог, вентилятор в другую сторону «пойдет». Нашли, исправили, но риск был колоссальный«.
К слову сказать, нашего земляка командование хотело наградить медалью за трудовое отличие — отказался. «Нас ведь пять человек работало, — говорит, — награждать, так всех». Три раза за два года Анатолий отпуск получал, уходил на побывку.
«ЖИВЫМ БРАТЬ!»
Удивительный человек Анатолий Андреевич. Воспоминания его не тяготят, умудрился и юморные моменты припомнить. Да в таких ситуациях, где трудно рассмеяться. Однажды пришлось ему даже изделие (заряд) ногой пинать в сердцах. Как всегда, посреди ночи разбудил начальник штаба: «Кулик, езжай к спецколонне. Там автомат „бьет“. Что делать, собрался, поехал. Увидел впоследствии то, что видеть не положено было.
Заряды на полигон привозили из Нижегородской области, с Арзамаса-16. Помнит, как со спецколонной прибыл лабораторный корпус. Из окошка заметил, как у машины раздвинулась крыша и подошел кран-балка для разгрузки. Парня подозвал посмотреть на это научный сотрудник: мол, полюбуйся, мало кому это увидеть суждено. А Кулик пнул выкрашенный свежей краской заряд: „Из-за тебя служить здесь приходится!“.
Вспоминает, как купались в воронке, заполненной водой после выброса на площадке „Аргон“. Купаться-то негде больше.
„А по ночам тушканчики бегали по территории, — вспоминает, — только хвосты мелькают“. Однажды мы ночью тушканчика ловили. Была получена команда: „Живым брать!“ И все 120 человек за зверьком по полю гонялись».
Перелистывает пенсионер неестественно рано пожелтевшие черно-белые фотографии. Фотографировать, конечно, там нельзя было, но он сделал несколько десятков снимков своих сослуживцев. Молодые, красивые, крепкие — на самом деле Семипалатинский полигон вытянул из них годы жизни, забрал здоровье.
«А желтые фотографии, думаю, из-за воды, в которой они проявлялись, — говорит собеседник, — у нас же насосная станция в четырех километрах была от полигона. Какая там вода может быть.
Принято считать самой большой ядерной помойкой атолл Бикини, где американцы проводили ядерные испытания, — рассуждает семипалатинец, — но Семипалатинский полигон ведь намного хуже. Вот зачем нам такое оружие нужно, которое в одно мгновение может уничтожить десятки тысяч человек, оставив от них лишь тени, как было в Хиросиме и Нагасаки?».
БЕЗ ЛЬГОТ ОБОЙДЕШЬСЯ?
О том, что Семипалатинский полигон закрыт, Анатолий Кулик узнал во время очередного отдыха в санатории. Радиоактивная пустошь позади. В воспоминаниях Атомное озеро, зараженные штольни и треск дозиметра. Все они, кто служил там, оказались «сталкерами» поневоле — долг Родине отдавали. Но чем Родина отплатила взамен?
Как бы удивительно ни звучало, но статус ветерана подразделений особого риска мужчина получил лишь в 2000 году, пройдя несколько кругов бюрократического ада. Писал в Министерство обороны, получал отказы. Супруга тогда говорила: брось это дело. Но он своего добился через семипалатинский архив в Сергиевом Посаде. Указал всех командиров, в каких штольнях работал, все до подробностей. Ведь семипалатинцев в льготах приравняли к чернобыльцам. Только попробуй, докажи очевидное.
«Раньше путевки в санаторий по состоянию здоровья домой приносили, — сетует Анатолий Андреевич, — а последние три путевки через прокуратуру и суд добивался. Сейчас плюнул.
Девять лет, как супруга умерла, живу в частном доме без удобств, один. Старость не за горами. Знаю, что положено мне улучшение жилищных условий. Но сколько ни обращался в администрацию — отказ. Обещал помочь депутат Государственной Думы Иван Лоор 4 года назад, но как только все спустилось на местный уровень — отказ за отказом. Вот так послужил Родине! Поблажки только через суд и прокуратуру…».
Впрочем, унывать он не спешит. Туго без супруги, ведь дружили с четвертого класса. Зато есть дети, внуки и пианино. А еще пожелтевшие от радиоактивной воды черно-белые фотографии, где бравый парень с сослуживцами, закинув за плечо автомат, мечтает о только-только начинающейся совсем не черно-белой жизни.
